Даже многие служители Русской церкви стремились показать нарочитое безразличие. Ей пришлось также привыкнуть к тому, что радикально настроенные завсегдатаи светских салонов, вроде некоей графини Ноэль, радостно заявляли, что-де большевики имеют полное право на террор после того, что "им пришлось вытерпеть". Должно быть, это резало слух Марии Павловне, у которой от террора погибли двадцатилетний сводный брат и больной, ничем не запятнавший себя отец. Пока ей трудно было с расстояния в несколько лет объяснить себе и другим, что при всех оборотных реакционных сторонах царский режим последних лет медленно, но верно развивался в конституционную монархию; что большевикам не пришлось "вытерпеть", чтобы ее двоюродный брат Николай II без суда и следствия убивал своих противников, а тем более их детей и родственников; или что ее отец, подобно другим великим князьям младшего поколения, напрасно пытался убедить Николая II ускорить конституционное развитие.
С родины и из других стран приходили печальные вести. Сведения об убийствах в Екатеринбурге, Алапаевске, Петропавловской крепости и Перми подтвердились. В Париже всплыли некоторые личные вещи сводного брата Владимира, в частности заплесневелый, пахнущий затхлой землей бумажник. Попали в Париж и фотографии трупов в Алапаевске. Увидев одну из них, Мария Павловна не смогла заставить себя посмотреть остальные. Затем пришло письмо из Румынии о том, что ее годовалый сын умер от кишечного заболевания. Горе и сменившая его депрессия затянулись надолго. Но они вынужденно уступили место практическим заботам, когда ее муж и брат Дмитрий решили снова переселиться в Париж. Дмитрий жил не по средствам в гостинице "Ритц", но теперь все вместе сняли квартиру на рю де Курсель. Все разговоры крутились вокруг прошлого. Круг общения ограничивался русскими. Все были уверены в скором возвращении в Россию, жизнь проходила мимо, а мы отказывались посмотреть ей в глаза". Никто из русских изгнанников не думал, что изгнание продлится долго, поначалу казалось, что падение власти большевиков - вопрос месяцев.
Уже давно Мария Павловна сама шила себе одежду, халаты и прочее. Она начала вязать и продавать свои изделия, но зарабатывала гроши. Ее супруг получил место в банке. Летом 1921 года Мария Павловна впервые за много лет по уговору с шведским королем Густавом V встретилась со своим сыном Леннартом на нейтральной территории в Копенгагене. За последующие семь лет жизни в Европе она видела сына еще два раза. Один раз они вместе были в Висбадене, откуда ездили на экскурсии, в частности в Дармштадт, где их принимал великий герцог Эрнест Гессен-Даршнтадтский, у которого Кирилл в самом начале столетия увел жену, - брат государыни и Елизаветы Федоровны. Он был сам по себе примечательным человеком, покровительствовал изящным искусствам и за это до сих пор чтим в Германии.
Во второй раз мать и сын встретились в Брюсселе, когда Леннарту было семнадцать лет. Мария Павловна была очень довольна его няней и результатами его воспитания, хотя и считала его чересчур суровым. Голландский принц-консорт обращался к ней с предложением заключить брак между Леннартом и его дочерью Юлианой, но Мария Павловна имела слишком печальный опыт браков по расчету и не согласилась. Наконец Марии Павловне удалось продать блузку собственного изготовления Коко Шанель, которая уже имела громкое имя среди законодателей моды. Великая княгиня, обучавшаяся прикладным искусствам в Стокгольме, купила машину для вышивания и не преминула воспользоваться бесплатными уроками, входившими в стоимость машины; когда она по утрам приходила в обшарпанное помещение мастерской, без макияжа и украшений, бедные французские вышивальщицы взирали на нее с недоумением. Фирма великокняжеских вышивок получила название "Китмир" и пошла в гору сверх всяких ожиданий. Она расширялась, Мария Павловна наняла работниц, большей частью из русских эмигрантов, - одно время их было пятьдесят.
После развода Мария Павловна купила дом, куда переехал и брат Дмитрий, до того несколько лет живший отдельно. Но вскоре он женился, и Мария Павловна снова осталась одна. У нее было много идей, как заработать себе на хлеб. Одно время она собиралась продавать в Париже шведские изделия из стекла. Парфюмерный магазин, который она открыла, давал очень мало прибыли. Положение было бы плачевным, если бы не предприимчивость и практичность, которые она приобрела за годы работы в русском госпитале во время войны. Кто пережил русский военный госпиталь, раненым или персоналом, тому уже ничего в жизни не страшно.
К тому времени Мария Павловна общалась не только с соотечественниками в изгнании, но и с многими представителями французской интеллигенции, которые проявили неожиданный интерес к ее рассказам о жизни в России. Она поняла, что ее приключения являются частью единого целого, частью всемирно-исторических событий, и тогда она начала писать сама - по-французски, читая главу за главой своим французским друзьям. Так появились ее мемуары, которые были изданы в двух томах и имели довольно большой успех, сильно поправив материальное положение бывшей владелицы обанкротившейся фирмы "Китмир".
В 1928 году на похоронах Марии Федоровны в Дании Мария Павловна впервые за пятнадцать лет вновь оказалась на торжественном собрании царских особ, последнем в своем роде, когда присутствующие были в старых русских орденах и наградах. После ее отъезда бизнес Марии Павловны был предметом разнотолков среди высокого общества, не говоря уже о статьях в шведской прессе. Вероятно, ее книги подвигли и других вел пик князей на сочинительство: через несколько лет после ее первой книги появились мемуары Александра Михайловича.
В сорок лет Мария Павловна взяла пишущую машинку и гитару и отправилась пароходом в США. Ее ждала работа консультанта в фирме модной одежды "Бергдорф и Гудман", где она пробыла несколько лет. Она ездила по стране с лекциями, что в США было обычным способом подработать. Корпорация Херста послала ее корреспондентом в Германию; в 1935 году она неожиданно сделалась фотографом, занимаясь, в частности, цветной фотографией, что но тем временам было редкостью; фотоискусство стало ее страстью. Мария Павловна также начала собирать русские книги, и в Нью-Йорке ей посчастливилось купить книги, принадлежавшие когда-то ее отцу. Успех мемуаров возбудил в ней интерес к писательству, но художественная литература ей не давалас.
Время от времени шведские журналисты брали интервью у бывшей шведской принцессы, которая читала наизусть Яльмара Седерберга и Августа Стриндберга и жадно расспрашивала о своем сыне. Когда сын женился на женщине недворянского происхождения, утратил титул и завел детей, она изредка приезжала его навестить. Поскольку она никогда не писала писем и не отвечала на письма, она просто заявлялась без предупреждения, неизменно со швейной машинкой в багаже. Ей не нравилось, что сын женился гражданским браком. Она увлеченно фотографировала. Маленьких детей она не любила.
Через двенадцать лет она перебралась в Аргентину под предлогом, что не может жить в стране, официально признавшей Советский Союз. Теперь она посвящала все время живописи. В разные периоды своей жизни она получила художественное образование. В России она занималась реставрацией храмов, а в Париже участвовала в убранстве новой русской церкви. Несколько картин ей удалось продать, иногда она писала в газетах об искусстве и домашнем дизайне. Ее материальное положение было далеко не блестящим. Когда стало совсем худо, она получила помощь - от короля Швеции. В 1947-1948 годах принц Леннарт провел несколько месяцев в Буэнос-Айресе и наконец-то как следует с ней познакомился, узнав, как того хочет любой человек, все о своем детстве и предках. В 1949 году Мария Павловна впервые за тридцать пять лет встретилась со своим первым мужем, принцем Вильгельмом, в доме сына в Майнау. Встреча не была запланирована и явилась неожиданностью для обоих, но после первых неловких минут оба поняли, что вполне могут разговаривать. Они общались как старые друзья и даже поцеловались в щеку.
После войны Мария Павловна большей частью жила у разных знакомых в Европе почетной гостьей, которая свободно говорила на нескольких языках и представляла собой нечто выдающееся: настоящая русская великая княгиня. Визиты к сыну доставляли не только радость: к этому времени в ней развилась специфическая бестактность, свойственная пожилым дамам разных национальностей, но особо присущая зрелым русским дамам. У принца Леннарта хватало проблем с родней: поместье принца Вильгельма его сожительница Жанна Трамкур населила своими детьми, оттеснив Леннарта; а в Майнау то и дело появлялась мамаша и пыталась взять командование в свои руки. Ее багаж заполнял целый автомобиль, он состоял не только из обескураживающей швейной машинки, но также пишущей машинки, фотоаппаратов с разнообразной оптикой, мольбертов и обычного барахла. Комната ее была так же набита, как автомобиль.
В последние годы Мария Павловна была замученной и усталой, у нее развился склероз, и шведская невестка ухаживала за ней. В декабре 1958 года она умерла от воспаления легких в пограничном городе Констанц, у самого Майнау. Сын распорядился поместить ее гроб в отдельный придел крипты в дворцовой церкви Майнау, рядом с прахом брата Дмитрия, скончавшегося в годы войны, по ее просьбе перенесенным сюда из Давоса. Принц Вильгельм, ее первый муж, умер в июне 1965 года в своем поместье Стенхамар в Сёдерманланде. Князь Сергей Путятин, ее второй муж, умер в феврале 1966 года в Чарльстоне, штат Южная Каролина, в США.
